Лажечников Иван Иванович - Колдун На Сухаревой Башне (Отрывок Из Романа)
Иван Иванович Лажечников
Колдун на Сухаревой башне
Отрывок из романа
Отрывок из неоконченного романа "Колдун на Сухаревой башне{377}"
посвящен событиям послепетровской эпохи (1725-1727).
{1} - Так обозначены ссылки на примечания соответствующей страницы.
ЧЕТЫРЕ ПИСЬМА
ПЕРВОЕ ПИСЬМО
от князя Ивана Алексеевича Долгорукого{377} к статскому советнику
Финку, от 20-го июня 1726 г., из Петербурга в Москву.
Осечка, жестокая осечка, любезный друг! Что ж делать? первую песенку
зардевшись поют. Впрочем, старые наши певцы, из которых, признаться, многие
спадают уж с голосов, не могут пожаловаться, что мой 15-летний дискант
расстраивал их хор. Дядя Василий Лукич целовал меня в лоб и сказал, что я
поддержу нашу фамилию; батюшка, по обыкновению, раскаивается{377}, охает и
между тем не бранит меня - пуще всего доволен, что не было денежных затрат
на мои затеи; прочая братия, смиренно потупив очи (при дворе) и облизываясь,
как старый кот, ожегшийся на добыче, сказала мне, однако ж, даже по
задушевному "спасибо". Сам Остерман - этот старый рыбак, который любит
ловить рыбу в мутной воде, - смотря издали с берега, как мы запускали невод,
бросил на меня свои лисьи взгляды одобрения. Он, и после неудачи, сделался
особенно ко мне внимателен. О! да этот человек видит, что по смерти
императрицы надо будет искать во мне...
Заговор был прекрасно устроен, время выбрано самое удобное: мы
воспользовались отсутствием Меншикова в Курляндию, куда он ездил выпрашивать
себе герцогство. Но он обжегся на этом пироге, а мы - на закуске, ему
приготовленной. Герцог голштинский, по настоянию Бассевича{377}, на беду
свою - припомните мое слово - выхлопотал ему прощение. Это безрассудное
ходатайство и чувство благодарности за старые, семейные заслуги превозмогли
наши успехи в сердце доброй государыни.
По крайней мере вы, любезнейший статский советник и мой собственный
тайный советник, не можете сетовать на меня, что я худо понял ваши уроки.
Право, ученичок и друг достоин вас. История скажет, что я, шестнадцатилетний
мальчик, был одним из главных действующих лиц в заговоре против - кого ж? -
Меншикова, которого боится вся Россия, опасается сам Остерман{379} и ласкают
иностранные государи. Попытка кончилась тем, что меня немножко пожурили, и я
завтра же отправлюсь в чужие края. Нет худа без добра: хотя я с вами долго
жил и учился в отечестве Лейбница и вашего любимого преобразователя, Лютера,
все-таки не мешает еще поучиться. Не прежде увижу Россию, как тогда, когда
увижу над ней царем внука Петра Великого и моего товарища детства, моего
задушевного друга. О, тогда ожидайте перемен, и перемен больших. Россия!
милое отечество! ты будешь счастлива...
Тогда и вы, любезнейший наставник, постучитесь у моего сердца: будьте
благонадежны, что в нем найдете отголосок на все доброе и высокое. По вашим
советам переймем что-нибудь от шведов, которых вы так хорошо знаете. Тогда
боже сохрани вас сказать, что они живут счастливее нас, русских: мы до этого
нарекания вас не допустим.
Если увидите у нас в доме дедушку Божедома, то скажите ему хоть через
сестру мою - с вами сношений он не захочет иметь, - что я еду в басурманщину
поневоле, что я там скоромного в пост есть не буду, папских туфель не
поцелую{379} и антихристу не поклонюсь, если он и народится. Вот человек,
который с вами составляет настоящую янусову фигуру: вы смотрите все вперед,
а он все назад; вы тянете меня voraus*, а он тянет на попятный двор. Он
хотел бы не только меня - все н