Лапин Борис Федорович - Коэффициент Маггера
Борис Лапин
Коэффициент Маггера
На десерт подали красные ломтики арбуза, игриво косящие на гостей
блестящими черными глазами семечек. Маггер обожал экстравагантность, его
стол не обходился без сюрпризов. То змеиный суп, то форель из Испании, то
русская икра, то, как сегодня, арбуз, хотя лето едва началось.
За десертом хозяин дома завел свою обычную дилетантскую болтовню, и
Шильд отошел к распахнутому окну, поглядывал вниз на редких прохожих,
аккуратно складывал семечки на тарелку и краем уха слушал Маггеровские
метафизические выверты.
- Обусловленный нелепым насморком случайный крах гениальнейшего из
узурпаторов, когда он, восстав из небытия острова, снова заставил Францию
гордо поднять голову и дерзко противопоставил себя всему остальному миру в
битве при Ватерлоо; возникновение жизни на древней, еще кое-где кипящей
мутными лужами планете, когда бессмысленные, похожие на длинные связки
сарделек молекулы нуклеиновых кислот случайно соединились вдруг в нечто
живое; случайные личные качества никому не ведомого итальянского дворянина
Колумба: тщеславие, непоседливость, склонность, к авантюрам - и вот уже
просвещенная Европа корчится под каблуком открытой им Америки, тогда как,
не поспеши синьор Христофор, Америка была бы разыскана, скажем, веком
позднее, и европейские цивилизации не позволили бы ей выскочить вперед...
Старина Маггер мог часами сыпать такие примеры, впрочем, конечно,
по-своему, забавные, а в итоге угостить слушающих каким-нибудь нелепым
выводом, тут же возведенным в ранг непризнанного открытия. К счастью,
немногие ловились на эти "гениальные прозрения". Иные из посторонних
посетителей воскресных сборищ у Маггера являлись сюда исключительно ради
обеда с непременной гастрономической изюминкой; иные - позабавиться речами
Маггера, его необычной, мрачной, пророческой личностью чернокнижника
двадцатого века; иные - открыто посмеяться над ученой наивностью хозяина.
Да и кто приходил сюда - жаждущие сенсаций журналисты средней руки,
переучившиеся студенты да равный мелкий околонаучный сброд! Приличных
ученых, вроде Шильда, бывало немного, и те воспринимали эксцентрические
филиппики Маггера как своего рода умственный аттракцион, метафизический
балаган, не более.
Так же примерно относился к Маггеру и он, Шильд. В спорах с Маггером он
находил нечто вроде гимнастики для мозга, в какой-то мере они заменяли ему
шахматы, бридж, пасьянс. Но Шильд еще и любил старика Маггера, любил как
достопримечательность столицы, как некую антикварную диковину, любил за
оригинальность, зажигательность речей и то необъяснимое щекотание нервов,
похожее на первобытный мистический страх, которое вызывал в нем своим
черным скепсисом Маггер. Впрочем, Шильд, как большинство здесь
собирающихся, не относился к маггеровским откровениям сколько-нибудь
серьезно, хотя кое-кто и утверждал, что именно Маггер еще перед войной с
точностью до месяца предсказал даты взрыва первой атомной бомбы и высадки
человека на Луну.
- Закон бутерброда открыт не мною, - говорил между тем Маггер,
победоносно оглядывая из-под кустистых сивых бровей свою ожидающую
сенсации аудиторию, и маленькие глазки его лоснились, как зрелые арбузные
семечки. - Этот закон, можно сказать, общепризнан в быту, хотя ваша
"чистая" наука не желает его замечать. Действительно, если у вас достанет
ума месяц напролет метать монетку, вы, безусловно, получите свои
вероятностные результаты - 50 процентов на 50. Но всякому известно, что
коль скоро дело коснется не
